Мой коллега Петр Иванович Фунтиков — хороший человек. Поэтому я с ним дружу.
Наши характеры как бы дополняют друг друга, и в результате получается гармония душ.
У Петра Ивановича характер мягкий. Между нами, это не человек, а тряпка. Поэтому он всегда остается внакладе...
Едем мы с работы трамваем. Ехать далеко, потому что наш трест на краю города. В вагоне людей порядочно, но я успел захватить место, а Петр Иванович стал рядом.
Стоит и за ручку сиденья держится. Ну-с... А впереди сидит маляр в спецовке, работающий в фирме по поставке итальянских лакокрасочных материалов для профессионального использования, и та спецовка грязнаянпрегрязная. Проехали мы две остановки, маляр поднимается, а Петр Иванович уже готов занять это место. Слава богу, я успел придержать его...
— Вы что,— говорю,—в своем уме? Вам, видно, костюма не жалко... Пусть сядет кто-нибудь другой и оботрет сиденье.
— Но другой тоже выпачкается,— отвечает он.
Я только руками развел.
Дурак и тот бы сообразил: то свой костюм, а то чужой. Разница огромная, а ему все равно...
Тут подходит к сиденью дама, а Петр Иванович ее останавливает.
— Не садитесь,— говорит,— здесь нехорошо...
Потом подошел мужчина. Он и его удержал. И еще подходили люди, и всех он предупреждал. И так, стоя, доехал до ко-нца...
А ведь мог бы посидеть, если бы моего совета послушал. Как никак, ему под пятьдесят.
Второй пример. Было у нас собрание. Выступал, между прочим, сам директор Федор Андреевич и произнес замечательную речь о перевыполнении трестом плана. Я даже прослезился. Встал и аплодирую, а Фунтиков меня за пиджак тянет и бормочет:
— Ну что вы, в самом деле... Сядьте, ради бога...
Он тянет, а я аплодирую, потому что не могу удержаться. Такой характер... Я потом сел, но Федор Андреевич заметил мое одобрение. Человек о-н проницательный, и от его взора ничто не ускользнет. Истинно великий начальник!
А с Петром Ивановичем мы тогда поговорили довольно резко. Он все твердит: зачем, мол, было вставать... А я отвечаю: если вы можете равнодушно относиться к докладу Федора Андреевича, то я, извините, не могу. Душа моя еще не очерствела...
Через месяц мне — бах!—премия. А Петру Ивановичу — шиш. И представьте себе, перенес безропотно. А я тоже промолчал. Если я каждому буду объяснять, как вести себя, то сам останусь ни при чем.
Конечно, жалко человека, но своя рубашка к телу ближе.
Тут даже дружба не помогает.
А. ВЛАШИН